ответил встревоженный Себальд. – Иногда лучше оказаться в плену у сарацин, нежели попасть в руки такому вот «купцу». Сарацины могут потребовать выкуп с родственников, а значит, есть надежда оказаться на свободе. Нашему же купцу-пирату светиться не с руки. Корабль он продаст ромеям или маврам, а команду и пассажиров отправит на дно кормить рыб.

– Интересная перспектива… – буркнул Геррик. – Тогда лучше умереть с мечом в руках, нежели с ошейником раба на шее.

– Я такого же мнения, – решительно бросил Себальд.

Их разговор услышали другие рыцари, и радостное оживление, которое они испытывали после бегства сарацин, сменилось тревогой. Они сомкнули строй, отчего по хеландии пронесся звон металла.

Купец-пират доброжелательно глянул в их сторону и продолжил свои речи:

– Синьор капитан! Надеюсь, вы не будете спорить, что моя помощь имеет определенную цену. Я рисковал своими судами, а главное – моими людьми, которые мне дороги. Некоторые из них сложили головы в бою с сарацинами, поэтому я хотел бы получить компенсацию за эти потери и за оказанную вашей милости услугу.

Ответить капитан не успел.

– О какой компенсации идет речь? – вдруг раздался достаточно крепкий, но явно старческий голос.

Купец оглянулся и увидел Лиутпранда в епископском облачении. Посол смотрел на него строго и требовательно. Однако купца трудно было смутить.

Вежливо поклонившись епископу, он ответил:

– Вы живы только благодаря мне, ваше преосвященство. А это стоит, как мне теперь стало ясно, куда дороже, чем я предполагал.

– Я посол императора Священной Римской империи! И требую незамедлительно оставить корабль и дать нам возможность следовать дальше!

– Очень уважаю Оттона, но в нашей ситуации он поступил бы точно так же. Ведь посол императора просто бесценная персона! Поэтому я вправе потребовать вдвое больше, чем намеревался.

– Этого не будет! – отрезал епископ.

– Ваше преосвященство, должен вам сказать, что мои люди не так терпеливы, как я. Мало того, они еще и плохо воспитаны…

В голосе купца-пирата прозвучала угроза. Словно услышав его слова, на хюльке возле онагра завозилась обслуга метательной машины, готовя его к работе.

«Плохо дело!» – подумал Хаго. Он сразу узнал купца, облаченного в кольчугу, но уже без шлема. Это был Томазо Грассо, который клятвенно сказал, что он должник Хаго. А такие заверения стоят дорогого. Хаго стоял позади рыцарей, и купец его не видел. Решительно отстранив одного из них, Хаго вышел вперед, держа в руках готовый к стрельбе арбалет.

Глаза Томазо Грассо полезли на лоб, когда он увидел мальчика. Уж кого он не ожидал увидеть на хеландии, так это своего спасителя. Хаго молчал, но его взгляд много сказали купцу-пирату. Томазо Грассо совершенно не сомневался, что в случае заварухи он первым получит в сердце болт из арбалета. А как мальчик стрелял, он уже имел возможность убедиться.

Купец изобразил улыбку, которая вышла немного кривоватой, и добродушно молвил, обращаясь к епископу – словно продолжая разговор:

– По этой причине нам хотелось бы получить ваше благословение – не более того! – и вы вольны продолжать путь, чтобы исполнить свой долг.

Какое-то время на хеландии царила полная тишина. Все были ошеломлены. Охрана епископа уже готова была драться, а тут такое заявление!

Первым опомнился Лиутпранд. Он немногословно благословил купца и команды его судов, и Томазо Грассо покинул хеландию, ловко перемахнув через ее борт. Но прежде чем оставить посольский корабль, он негромко молвил, непонятно к кому обращаясь:

– Теперь мы квиты. Долг платежом красен…

Его фраза вызвала у тех, кто ее слышал, недоумение, но вскоре о ней забыли. Как только хюльки отдалились от бортов хеландии и убрались восвояси, началось веселье, потому что епископ распорядился выдать охране и матросам из своих запасов бочку доброго вина.

И только Хаго знал наверняка, кому предназначались слова Томазо Грассо. Ему очень хотелось рассказать хотя бы Себальду и Геррику о том, что это именно он спас корабль и команду от неминуемой гибели благодаря своему знакомству с купцом-пиратом, оказавшимся верным своему слову. Но Хаго благоразумно промолчал.

Мальчик был не по годам мудр. Слово не воробей, вылетит – не догонишь. Ведь тогда придется объяснять рыцарям, что он делал возле дома менялы Абрахама дель Банко…

Глава 9. Константинополь

Хеландия прибыла в Константинополь 4 июня. Встретили епископа довольно прохладно. Возле Золотых ворот посольству пришлось ждать под проливным дождем полдня, пока василевс разрешил войти в столицу ромеев.

Посольство заперли в большом открытом доме, отделанном мрамором, который не защищал ни от холода, ни от жары. На страже были поставлены воины, которые запрещали выходить из дому, а также входить туда ромеям, знакомым епископа.

Дом располагался очень далеко от дворца василевса. Греческое вино невозможно было пить из-за примешанной к нему сосновой смолы и гипса, в доме отсутствовала вода, и ее покупали у водоносов. Наемник-сицилиец, начальник стражи, который должен был ежедневно доставлять съестные припасы посольству, относился к своим обязанностям спустя рукава, поэтому питание было скудным.

6 июня, в субботу, накануне Троицы, посольство пригласили к брату василевса Льву, куропалату[70] и логофету дрома[71], где епископу пришлось выдержать большой спор об императорском титуле Оттона. Лев упрямо называл его королем.

Когда Лиутпранд сказал ему, что это означает одно и то же, хоть и обозначается по-разному, куропалат резко заявил, что посольство Священной Римской империи пришло в Константинополь не ради мира, а ради того, чтобы вести споры. Лев с презрением принял письмо Оттона, притом не лично, а через своего секретаря.

И только 7 июня, в день святой Троицы, Лиутпранда наконец приняли в Коронном – Большом – дворце. Вход в него вел с главной улицы столицы Месы или с площади Августеон через Халку – Бронзовые ворота. На самом деле это были не просто ворота, а прямоугольный зал с колоннами и аркадами, на которых покоился центральный купол. Стены украшали разноцветный мрамор и мозаики, изображавшие победы василевса Юстиниана I, а посредине мраморного пола возвышался «порфирный пуп» – символ срединности столицы ромеев.

Халка была подлинным музеем. Здесь размещались статуи императоров, их родственников, полководцев, а напротив входа висели четыре головы Горгоны, вывезенные из эфесского храма богини Артемиды. Мрачное порождение языческих верований по замыслу отцов церкви должно было стать защитой дворца христианского государя. Халка соединялась с помещениями гвардии, охранявшей дворец.

Коронный дворец делился на три основные части. В северной части, неподалеку от Халки, были выстроены палаты, носившие название Магнавра, которые были связаны закрытыми переходами с храмом Святой Софии, позволявшими василевсу проходить в мутаторий[72], минуя площадь Августеон. С некоторых